August 18, 2018

20 лет дефолту: воспоминания очевидцев

Вчера, 17 августа, исполнилось 20 лет российскому дефолту. Это был один из самых сложных периодов современной России. Молодой российских капитализм не выдержал низких цен на сырье, кризиса ликвидности, огромного долга и рухнул. Курс рубля по отношению к доллару упал за полгода более чем в 3 раза — c 6 рублей за доллар перед дефолтом до 21 рубля за доллар 1 января 1999 года. Разорилось большое количество малых предприятий, лопнули многие банки. Одним из последствий кризиса стал рост безработицы в стране.

Давайте вспомним, как это было. Собрал для вас самые интересные рассказы очевидцев.

Сергей, 30 лет, музыкант

«Мама растила меня одна, без отца. Очевидно, что и до дефолта наша жизнь была не самой легкой. Мама работала архивариусом в одном из банков. Жили бедно, но не нищенствовали. Все необходимое для десятилетнего мальчика у меня было. Первое отчетливое воспоминание о начале кризиса — заявление Ельцина о том, что дефолта не будет. Это было примерно за неделю до 18 августа. Я спросил у матери, что такое дефолт, и она сказала — обесценивание денег. Помню, я тогда и испугался этого, и обрадовался, что такие серьезные люди, как президент, гарантируют, что дефолта не случится.

18 августа я гостил в деревне у родственников. Хорошо помню, как соседка сказала: "Если Колька не раздобудет доллары, через месяц будем голодать!"

Моя мать сразу же лишилась работы. В школу меня собирали с бабушкиной пенсии и на то, что смогли взять в долг. Сентябрь 1998-го был очень мрачным. Мать пыталась найти хоть какую-то подработку. В холодильнике были только хлеб и самый дешевый маргарин. Их мы и ели целый месяц. Иногда из Подмосковья приезжала бабушка, тогда варили макароны и ели их все с тем же маргарином. Еда в школьной столовой в тот период казалась невероятно вкусной. Даже не любимые детьми каши и супы были для меня большой радостью, потому что жить на бутербродах с маргарином и чае (частенько без сахара) — удовольствие сомнительное.

Я иногда смотрел телевизор. Там говорили о росте курса доллара. Регулярно показывали сюжеты про бедные семьи и их нелегкую судьбу. Особенно запомнился рассказ одной девочки, которая училась в школе и собирала недоеденное за одноклассниками, чтобы накормить семью.

В середине осени бабушка пошла торговать в переходе сначала старыми вещами деда, а потом шоколадками и сигаретами. Все это время к бабушке помимо сборщиков мзды постоянно цеплялись "челноки", которые выпрашивали денег и обещали их вернуть, после того как вернутся с шубами из Турции. Она им не особо верила.

Жить стало полегче, в рационе появилось разнообразие. Ну и, естественно, шоколадки! Денег на фрукты не было, и я на рынке изображал придирчивого покупателя, пробуя все подряд.

Ближе к зиме работу нашла и мама. Она устроилась продавцом в книжный магазин на Якиманке. Жизнь стала налаживаться».

Владимир, 54 года, журналист

«В 1998 году мне было 35 лет. Я жил в Красноярском крае и несколько раз в год приезжал в Москву сдавать сессию (получал дополнительное образование в Литинституте). Моим детям тогда было 5 и 7 лет, а в Сибири в то время жилось тяжело, поэтому в Москве я брался за любую халтуру. Мне как сибиряку полагалось несколько бесплатных поездок в любую точку страны. У меня их накопилось восемь. И вот в 1998 году, когда я учился на 3-м курсе, я все их использовал. Пришлось решать: либо оставаться в Сибири, не закончив учебу, потому что денег на билеты до Москвы у меня не было, либо переезжать в столицу. Я посоветовался с семьей, и мы выбрали второе. Тем более что жене пообещали работу в гимназии (она преподаватель), а меня должны были взять редактором с зарплатой в 700 долларов в месяц. Я планировал купить квартиру в Подмосковье у однокурсника и прикинул, что если продам все тут и устроюсь на работу, то через месяц-два полностью расплачусь с ним.

Мы продали квартиру, дачу, гараж, мебель, книги — все, что могли. Я сравнил курсы валют у нас и в Москве и решил, что выгоднее рубли на доллары менять там: разница составляла 30 копеек. Если бы я поменял деньги сразу, все сложилось бы по-другому.

Младшую дочь оставили у бабушки, а мы с женой и старшей дочерью сели в поезд. Приехали в Москву 19 августа. За день до этого случился дефолт, но мы-то ничего не знали. На вокзале суматоха, безумные очереди в обменниках. Только и слышно: "Дефолт! Дефолт!". Мы растерялись и не сразу поняли, что произошло. Ломанулись в балашихинскую гимназию, куда должна была устроиться жена, а там все закрыто: решение о приеме на работу должны были принять только в сентябре. Оббегали несколько школ и в одной нашли место. Директор, спасибо ей большое, разрешила нам ночевать в классе. Мне в работе отказали: "Дефолт! Сами не знаем, что будет, поэтому больше сотрудников не набираем".

Я помчался менять рубли. Курс изменялся стремительно: сначала доллар стоил 6,30 рубля, потом 14. Я в итоге купил доллары за 19 рублей. Естественно, ни о какой покупке квартиры речи уже не шло. Нашел жилье за 100 долларов в месяц, но через пару дней хозяйка квартиры, видя, как падает рубль, сказала, что 100 долларов мало и вообще у нее родственники приезжают. Потом выяснилось, что она квартиру уже за 150 долларов сдала. Мы вернулись в школу. Учителя забирали нашу дочь ночевать к себе.

Я устроился бригадиром в дизайнерское бюро. Пообещали 400 долларов. Мы выполнили первый заказ, а с нами не расплатились. Поехал разбираться. Вся наличность у меня была с собой, негде оставить. И вот в троллейбусе у меня вытащили деньги. Осталось только пять рублей… И начались мытарства. Экономил как мог: на автобусах до первого контролера ездил, чтобы пройти в метро, пристраивался за кем-то. Брался за любую халтуру: в электричках газеты продавал, на стройках работал. Однажды познакомился с безногим мужчиной, который просил милостыню на Арбате. Говорю, давай я рядом на гитаре играть буду, и люди охотнее подавать станут. И так я с ним две недели работал, он мне процент отстегивал каждый день. Когда на Арбате появились первые уличные кафе, я договаривался с менеджерами, что буду исполнять песни на заказ. Стыдно было очень: дома я 8 лет возглавлял театр и очень боялся, что встречу тут знакомых из своего города.

Квартиры приходилось менять каждый месяц, потому что хозяева постоянно поднимали аренду, а мы могли платить не больше 100 долларов. В конце концов нашли долгосрочный вариант, но квартира была пустая: бетонный пол и стены, газовая плита — и больше ничего. Я досок натаскал, мебель соорудил. Жизнь заставит — и не такое сделаешь, тем более когда дети есть. С едой тоже выкручиваться приходилось: рыбу в озере ловил, грибы собирал, несколько уток поймал. В общаги наведывался. Вахтеру наобум называл номер комнаты, оставлял паспорт и ходил по комнатам: "Ребят, не хватает картошки на суп. Дадите пару штук?". Набирал со всей общаги пакет продуктов и вез домой. Год мы так прожили.

В конце 1999 года устроился в журнал при Всероссийском обществе слепых. Копейки получал, но зато был официально трудоустроен. Год для стажа отработал. Потом жизнь постепенно наладилась.

Иногда у меня просят деньги на улице: "Я издалека приехал, не могу устроиться, детям есть нечего". Я отвечаю: "Врешь! Я сам через это прошел. Всегда можно найти работу". Вообще при любом раскладе человек должен рассчитывать на себя и не опускать руки. А еще помнить, что в мире много хороших людей, которые помогут. Но, если ты сам ничего делаешь, тебе никто помогать не будет».

Татьяна, 33 года, предприниматель

«Я родилась в Екатеринбурге в многодетной семье, у меня двое старших братьев. 90-е были тяжелым периодом для нашей семьи, постоянно не хватало денег. Мама, геолог по образованию, работала кладовщиком на заводе. Платили с задержками, но мама могла взять любую часть зарплаты талонами на обед в столовой. До августа 1998-го на эти талоны уходило процентов семьдесят зарплаты.

Отец, электрик высшего разряда, зарабатывал очень немного, постоянно переходил с одного места на другое, поскольку многие предприятия в тот период закрывались. Была сильная напряженка с едой. Отец находил на помойках детали и собирал велосипеды, а мы с братьями пытались продавать их на рынке или обменять на продукты. Это помогало не умереть с голоду. Какое-то время папа работал электриком на рыбном комбинате и периодически приносил оттуда копченую скумбрию, которую потом меняли на сигареты, а те в, свою очередь, на конфеты, а потом на деньги. Бывали периоды, когда в холодильнике не было ничего, кроме коробки конфет "Родные просторы".

Накануне дефолта мама нашла подработку сторожем в доме быта. И ночь через трое дежурила с папой по очереди. Иногда я, тринадцатилетняя, подменяла маму, когда ей нужно было решить какие-то бытовые вопросы.

Денег не хватало, родители из-за этого часто ругались. В конце концов они решили продать нашу трешку и купить дом с участком. Это тоже вышло не сразу: соцзащита не пропускала такие сделки, потому что по факту жилищные условия детей ухудшались, а то, что нам есть было нечего, соцработников не волновало. В августе 1998 года мы разменяли квартиру и переехали в небольшой частный дом с участком в центре города. Оставшиеся деньги (доллары) отец положил в банк на свое имя и поехал к родителям на Украину, надеясь перевезти их к нам. За несколько дней до дефолта нам пришла телеграмма, что дедушка умер. Мы поняли, что папа задержится на Украине. А потом случился дефолт. Прекрасно помню, как мама вечером пришла с работы и сказала, что сегодня наши банковские сбережения увеличились в четыре раза. Это было здорово, но деньги с отцовского счета мы снять не могли. А те наличные, что он нам оставил, мы проели меньше чем за неделю, потому что в магазинах сначала резко подскочили цены, а потом продукты и вовсе исчезли с прилавков. Мы спешно засеяли огород. Редиска взошла за 14 дней, мы ее радостно поедали. Картошку нам "помогли" выкопать соседи через дырку в заборе, нам ничего не осталось.

Отец вернулся в Екатеринбург только в середине сентября. У него был стратегический запас лампочек, и он попытался продать их на фермерском рынке. Но мощность была слабая, они не пользовались спросом. Тогда мы выкрутили лампочки дома на 75 и 100 Вт и поменяли на картошку. Помню, постоянно чувствовала голод. Нас подкармливали друзья из военных семей: у них как-то в плане еды все было стабильно. В конце месяца мы получили деньги и просто их проели. Ну еще и приоделись чуть-чуть.

Другим везло меньше. Мама моей подруги работала на заводе "Уралкерамика", где помимо прочего изготавливали унитазы. В августе и сентябре работникам не платили зарплату, а когда люди стали бунтовать, выдали зарплату унитазами».

Александр, 34 года, фотограф

«Я родился и вырос в Узбекистане, куда сослали моего раскулаченного деда в 30-е годы. В 1996 году начались терки с "Талибаном". Мы жили недалеко от границы с Афганистаном, и, когда в наш городок залетело несколько случайных бомб, мы поняли, что пора валить. В декабре 1997-го с матерью переехали на историческую родину — в Челябинскую область. Мне было 14 лет.

Мы планировали купить квартиру, но остались без денег, потому что накануне переезда в Россию по дурости все доллары поменяли на рубли. Сначала жили у знакомой. Потом мама, бухгалтер по образованию, устроилась в колледж буфетчицей, чтобы получить место в общежитии. Там мы прожили в итоге больше 10 лет. Устроиться по специальности маме не удалось, ей было уже за 40, а тогда была мода на молодых и красивых.

Денег нам и так не хватало, а после дефолта все стало еще хуже: зарплаты не выплачивали по несколько месяцев. Тогда мама взяла вторую работу — устроилась техничкой в нашем общежитии. Я понимал, что ей сложно, частенько брал ведро, тряпку и мыл этаж за нее. Еще дворником подрабатывал. Единственное развлечение в то время — хоккей. Я сдавал бутылки, чтобы купить билет и попасть на матч.

Основным блюдом в нашем меню в то время была картошка, чего мы только из нее не готовили. Еще варили суп из быстрорастворимой лапши "Александра и Софья". Она сначала стоила 80 копеек, потом подорожала до рубля двадцати. К лапше опять же добавляли картошку и для жирности — майонез странной желейной консистенции. Суп был безумно вкусным. Я его и сейчас иногда готовлю. Из буфета мама ничего не приносила — это было несъедобно. "Никогда не буду кормить тебя тем, что есть в буфете, потому что знаю, из чего это готовится", — говорила она.

Когда выплачивали зарплату, мы шли на рынок за окорочками. Они продавались в замороженном виде, и продавщицы со всей дури били эти окорочка об землю, чтобы разделить. Мясо стоило нереальных денег. У нас было фирменное блюдо — мясные пельмени, их мы могли себе позволить только на Новый год и дни рождения. Муку, сахар и картошку брали впрок — мешками. Мама потом довольно долго их так закупала, по инерции, года до 2011».

homosapenis

«Прекрасно помню это время. Денег не было вообще. На заводе, где я работал, з/п задерживали 8 месяцев. Хорошо давали под зарплату продукты, хотя продуктами это можно было назвать с натяжкой – заплесневелые макароны, тухлая рыба, зеленая колбаса, и все это втридорога. Выдавали вместо денег чеки, но чтобы на них что-то купить, надо было их обналичить. А это было возможно, только если были знакомые кассиры в магазинах.

С двумя маленькими детьми в то время было реально страшно. В подъездах и на лестничных клетках творился беспредел. Именно тогда пошла мода ставить стальные двери, иначе можно было остаться без всего, выносили все, вплоть до ковров.

Детей кормили с молочной кухни, впрочем, частенько и сами ели то, что не доедали дети – есть было реально НЕЧЕГО. Спасибо, помогали родители, у них был огород, да и дача выручала здорово.

Ребята, кто бы что ни говорил, но в то время был реальный пиздец».

senezh

«Кризис 1998 был страшен – из-за дефолта и сгоревших накоплений мы с мамой полгода практически голодали. Потихоньку налаживаться жизнь начала только с 1999-го, когда я закончила учебу и пошла работать. Не по специальности, а где платили. Вообще эти годы запомнились очередями и иррациональным страхом перед завтра».

bloggmaster

«Жрали пустой "Роллтон". Картоху пацаны с деревни привозили мешками, тем и спасались. На масло денег не было – покупали маргарин иногда. Ходил вокруг киосков с красивыми этикетками "Сникерса", "Марса", "Баунти". Раз в месяц на заработанные деньги (подрабатывал) мог купить 1 "Сникерс". Так что как-то так…».

Владимир Аветисян, бизнесмен

«По роду своей деятельности в то время я был мало интегрирован в макроэкономические процессы, происходившие в стране. Как, собственно, и большинство российских бизнесменов. И для меня дефолт по государственным обязательствам стал такой же неожиданностью, как и для всех.

Эти события застали меня в отпуске — мы с друзьями были за границей, на курорте. В один момент наши банковские карты оказались заблокированы. Выручила нас тогда русская ментальность – во все поездки мы брали с собой некоторое количество наличных долларов. Они то и помогли нам вернуться домой. А еще, перед самым дефолтом, мы с партнерами планировали покупку участков земли, на которых собирались возвести деревянные дома по финскому проекту. В результате мы выбрали самые маленькие и дешевые варианты домов.

Уже к 2001 году экономическая ситуация стабилизировалась и про дефолт уже мало кто вспоминал — в России начался экономический рост, продолжавшийся до 2008-го года. И если оценивать ущерб для страны, то, на мой взгляд, кризис 2008-го был гораздо масштабнее по своим последствиям».

Виталий Добрусин, руководитель медиа-холдинга «Самарские судьбы»

«В 98-м я был президентом телекомпании РИО, и в августе не уехал в отпуск, а продолжал работать, поэтому до сих пор хорошо помню хронику событий. К тому времени я уже давно разочаровался в Ельцине и его команде, а после произошедшего разочарование сменилось ненавистью: в субботу он обещал лечь на рельсы, а в понедельник объявили дефолт. Было ощущение сговора наверху и собственной полной беззащитности.

Стали сыпаться, конечно, наши партнеры; потеряли большую часть рекламодателей. Пресса трубила о том, что проблема в отставке Кириенко, и что ситуация с рублем нормализуется, когда назначат премьер-министра. Но когда Дума утвердила, наконец, на эту должность Примакова, то ничего не изменилось, и рубль продолжил свое падение.

Унижение, несбывшиеся ожидания; остро осознал свою беззащитность – с нами могут сделать всё, что угодно, и мы скушаем всё, что нам скормят, и возражать не будем. Я давно для себя сформулировал "правило самолета": если ты находишься в самолете, ты можешь есть. Можешь спать, а на ситуацию никак повлиять не можешь. От тебя ничего не зависит в глобальном смысле. В такие ситуации попадаешь не только в самолете, к сожалению.

Помню, 19-го или 20-го августа поехал в магазин на проспекте Ленина купить лампочки. За сутки цена на них выросла в три раза, и продавец мне сказал: берите больше, завтра будут еще дороже. Я купил двадцать штук. Тогда я ездил с водителем, и по его взгляду понял, что он бы тоже с удовольствием взял домой этих ламп, но у него просто нет денег. Отдал, конечно, ему три. Жаркий, безнадежный август».

Андрей Колядин, член правления в РАПК

«Дефолт 98 года сделал меня нищим в первый раз в жизни. До него я был успешным медиа-менеджером, с очень приличной даже по сегодняшним временам зарплатой, фирмой с двумя офисами в центре города, квартирами, машинами и очень приличным счетом в банке СБС-Агро. Вместе с дефолтом исчезло все — накопления, фирма, офисы, квартиры и зарплата. Распалась даже семья. Я поселился в съемной квартире. Денег не было даже на то, чтобы отремонтировать незакрывающуюся дверь в личной иномарке. В итоге ставил машину так, чтобы дверь упиралась в какое-нибудь препятствие, а сам выбирался и садился через пассажирское место.

С барышней, которая имела неосторожность тогда со мной дружить, почти год питались картошкой и тушенкой, которой удачно затарились по случаю. Зато Саша Мескин открыл в Самаре шикарный ресторан Экватор, с шеф-поваром Михаила Горбачева во главе. Они задолжали мне большую сумму по рекламному контракту из-за дефолта, и расплачивались "экваторками" — талонами на еду. Мы с будущей женой, закусив картошкой с тушенкой и одев остатки былой костюмной роскоши, забирались через пассажирскую дверь в машину и ехали в Экватор. А там были лягушачие лапки, черная икра, коньяк Мартелл, тигровые креветки в чесночном соусе и Демисс Руссос на Новый год. Так мы провели это непростое время, чтобы потом, шаг за шагом, выбраться из первой нищеты, не самой грустной и безрадостной, и отправиться к очередному этапу временного благополучия. Деньги — тлен. Но с ними жить приятнее».

Лариса Матросова, PR-консультант

«В 1998 году я впервые поехала отдыхать за границу — в Испанию, там уже несколько лет жили мои друзья, которые перебрались туда к родственникам. Собственно, поэтому я туда и собралась. Страна еще не была членом Евросоюза; валюта была — песеты. Поехала я туда с долларами и пришла в восторг от низких цен: и на еду, и на одежду, и на развлечения. Воодушевленная, вернулась домой.

Я служила в то время в рекламном отдела Газбанка, и наблюдала изнутри беспокойство наших аналитиков по поводу грядущего обвала ГКО: это обсуждалось на планерках и всех финансовых совещаниях. Я не очень разбиралась в экономике, но доверяла профессионалам, и поэтому не стала менять оставшиеся после поездки доллары на рубли. Зажала я свои доллары дома, в тумбочке, а сама сижу на планёрке и слушаю, как наши финансисты рубятся на тему: выходить из гособлигаций или ещё погодить? И банк что-то там такое правильное сделал, и за пять дней до дефолта избавился от государственных облигаций.

Доллар полез вверх, наши аналитики забегали ещё быстрее; а мы начали сновать по магазинам и скупать все подряд по "старым" ценам. Мне, например, повезло купить шоколадки в киоске около ЦУМа — буквально на моих глазах продавцы кинулись менять ценники. Но самое главное приобретение произошло благодаря моим "заначенным" долларам: их стоимость выросла в десять раз, и превратились в сумму, пригодную для покупки новой Нивы.

Мои родители потеряли накопления всей жизни, у них паника была настоящая. А мы, молодые и работоспособные, ничего не боялись тогда. К Ельцину и его обещаниям "лечь на рельсы" уже тогда относились недоверчиво, никаких разочарований не испытали, отнеслись как к очередному ляпу.

Самые большие переживания были у моих друзей, коммерсантов; кому-то пришлось закрыть бизнес, многие перешли на поставки из бывших республик — Белоруссии. Одни наши приятели достраивали дом, и почти все материалы были заграничные. Вдруг — хлоп, доллар вырос! И они быстро закупили белорусское тепловое оборудование и паркет, украинские краски; вместо немецкой сантехники приобрели что-то подмосковное, мебель сделали чуть ли не сами. И кстати, все белорусские батареи служили им почти двадцать лет; они их поменяли только в прошлом году. Любимая шутка была: "меняем батареи, значит, скоро опять дефолт".

Наталья Фомина, журналист

«Я тогда работала в рекламном агентстве, зарплату нам вручали рублями в конверте, это называлось "черный нал", а соседями по офису была пейджинговая компания (ну, кто еще помнит, что такое пейджер?), и вот им-то круто перечисляли на банковские карты. В пятницу накануне событий я зашла в гости к тамошним менеджерицам, просто поболтать, а менеджерицы нисколько не захотели со мной болтать, они столпились возле телефона и гомонили на тему, что в банкоматах закончились деньги.

Одна, самая красивая и авторитетная, сказала, что вроде бы в "Аквариуме" еще есть, и все подорвались, оставили посты и помчали в "Аквариум", снимать деньги. Доллар на тот момент стоил 6,30; уже вырос, но немного. И я подхватилась и помчала с менеджерицами, первый этаж "Аквариума" представлял собой переполненное нутро автобуса в час пик, меж потных и взволнованных людей невозможно было не только протолкнуться, а даже не знаю, что.

Авторитетная менеджерица сказала, что такого количества потных мужчин не выдержит ни она, ни ее костюм от Escada, и мы выбрались наружу и немедленно пошли в кафе "Зебра", где ели пельмени и прекрасно провели историческое для рубля время.

А в понедельник, 17-го, уже никто не работал – не в том смысле, что всех уволили, а просто. Все собирались малыми толпами по интересам, пили модный джин-тоник в алюминиевых банках и спорили, поднимется ли цена за доллар выше десяти рублей. К концу недели в спорах фигурировала цифра пятьдесят, а джин-тоник остался прежним. Моя коллега предложила гадать на курс рубля: если за сутки опустится более, чем на 30%, это предвещает хорошего жениха всем.

Ходила масса самых невероятных слухов: что запретят хождение валюты, например, а про хозяина одной солидной фирмы было известно, что он вывез в лес сто кило золота и там зарыл. Как связаны похороны ста кило золота и курс рубля, было не совсем ясно, но все одобряли. Директор нашего рекламного агентства объявил, что он сбреет усы, а больше никаких вкладов в стабилизацию процесса вносить не будет, а его заместительница всерьез рассматривала вопрос о вручении рекламодателям трехкилограммовых пакетов с гречкой, чтобы продемонстрировать заботу о клиенте в форс-мажорных обстоятельствах.

Один, к слову, из рекламодетелей владел большой страховой фирмой, и у них в начале августа случилась страшная трагедия помимо кризиса – попал в аварию и погиб ключевой сотрудник. Сотруднику фирма снимала квартиру, и уже в разгаре дефолта кто-то из людей поехал рассчитываться с хозяином, и в вещах погибшего нашелся портфель с крупной суммой долларов, и эту сумму использовали для вливаний в жизнедеятельность организации, всё у них обошлось.

Мой сын родился в начале 99-го года, иногда я привязываю его к стулу и делюсь воспоминаниями о своем бытовом героизме: как стащила в магазине детское питание, когда вообще не было денег, как вышла на работу в его 15 дней, уже через год смогла заплатить за половину "двушки" и все такое. Сын честно пытается придать своему взгляду уважение, и я отпускаю его, чтобы перечесть что-нибудь из Шелестова (мы-то знаем, кто это такой!) и вспомнить девяностые. Хорошее было время, смешное».

Дмитрий Свердлов, в 1998 году ему было 26 лет.

Два года как закончил академию имени Плеханова, устроился на первую работу по специальности — в маленькую московскую транспортную компанию, зато сразу финансовым директором. Время было интересное, амбициозное, спекулятивное: «Люди меняли трактора на электроэнергию, электроэнергию на кубометры воды, кубометры воды на автомобили "Волга". В конце этой цепочки, бумажного круговорота, получались огромные суммы, а посредником была маленькая железнодорожная компания, которая неплохо себя чувствовала до определенного момента».

Елена Горошкова, во время дефолта ей было 18-лет.

Жили бедно: мама, чтобы в семье каждый день был хлеб, пекла из воды и муки лепешки на печке. В плохие дни лепешки со сладким чаем были и на обед и на ужин. Но при этом Лена училась в университете на платном отделении, учебу оплачивал отец: «Родители были в разводе, но я же не перестала быть его дочерью. Такой "блеск и нищета": живу с бедной мамой, но на крупное папа поможет всегда».

Прогулка по Москве 1998 года