February 25, 2013

Портрет #3: Женщина-кошка

Продолжаем рубрику Портрет, которую специально для моего блога ведет

Дмитрий Марков. Сегодня очень интересная и важная история. Почитайте.

Кадр из видео...

Мой друг Валера как-то раз вмазал свою кошку кетамином. Реально: взял мурку в одну руку, шприц в другую и устроил животному «путешествие в яркий мир». Кошка моментально обратилась в белку и с воплями начала нарезать круги по стенам. Потом вылетела в форточку и воспарила над бренным миром с высоты пятого этажа.

Я вспомнил эту историю в кабинете органов опеки Гдовского района Псковской области, куда был командирован по случаю печально известных событий с Максимом Кузьминым — мальчиком, погибшем в приемной американской семье. Дело в том, что Юля Кузьмина, биологическая мать, которую журналисты «Комсомолки» нашли, опохмелили и свозили в Москву на ток-шоу, напомнила мне Валерину кошку. С той лишь разницей, что поставили Юлю не кетамином, а деньгами, водкой и совершенно неуместным вниманием. А дальше вся страна, как и Валера, затаив дыхание, стали наблюдать за кульбитами пьяной дуры и ее хахаля.

Будучи псковским волонтером, я наблюдал несколько подобных мамаш. Мы называли их по имени детей, которых сопровождала благотворительная организация: Сережина мама, Сашина мама и т.д. Наверняка у каждой из них, как и у Юлии Кузьминой, было свое полное имя, но запоминать его казалось такой же глупой идеей, как придумывать кошкам отчества и фамилии. Чтобы конкретизировать собирательный образ, предлагаю остановиться на одной — Сережиной маме, женщине, ставшей биологической матерью пятерым детям (и подарившей, впоследствии, двух из них иностранным усыновителям).

Внешне, если списать следы алкоголизма на индивидуальные черты лица, Сережина мама — милейшая женщина. Простая и добрая. Даже немножко умственно-отсталая. Первый раз мы нашли ее в небольшой избушке в Печорском районе, практически на границе с Латвией. Мама жила с двумя мужчинами, и хоть самцы отправляли в адрес друг друга колкие замечания, уживались все вместе неплохо. Сережина мама путалась в детях, не могла вспомнить даты их рождения и особенно не интересовалась судьбой после изъятия. Один из последних умер в младенчестве: поскольку Астахов в тот момент самовыражался в другой области, история эта до сих пор покрыта тайной. Известно только, что первым смерть констатировал наш Сережа, заметив, что качает в коляске бездыханный трупик.

Сережина мама быстро смекнула, что у нас есть деньги, а у Сережи — сиротские выплаты. Она начала писать письма. Мальчику, который любил ее вопреки здравому смыслу, она писала, что скоро умрет и если он хочет узнать об этом своевременно, ему стоит дать маме денег на мобильный телефон. К счастью, мы читали письма прежде, чем их получал адресат, и вымарывали сомнительные прошения. При этом на Сережину мать невозможно было обижаться и злиться. То есть, злиться можно на того, кто сознательного несет зло и выбирает темную сторону. А мама Сережи была вне категорий добра и зла и руководствовалась одними инстинктами. Объяснять ей что-либо было столь же бессмысленно, сколь бессмысленно ждать от кошки хороших манер во время еды. Но Сережа хотел видеться с матерью, а мы хотели чтобы Сережа был счастлив и брали на себя роль Куклачева: сводили их раз в месяц-два, наезжая с утра пораньше, когда шансы застать женщину в трезвом сознании максимальны.

Сережина мама, мама Максима и все им подобные — скорбное явление. Мне всегда казалось, что это и есть пиздец — потеря людьми человеческого облика. Но события последних дней наглядно продемонстрировали, что это не предел. Одно дело пьяные деградировавшие дуры, другое — умные депутаты и уполномоченные, которые используют эту дуру в качестве доказательной базы своих политических и общественных взглядов. Я не знаю — это все равно, что доказывать способность кошек летать на основе живодерского кетаминового эксперимента.

Текст:

Дмитрий Марков