September 24, 2019

Воспоминания, что хранит Чечня

Фото: AFP / Alexander Nemenov

Четверть века назад (в декабре 94-го, если точнее) началась Первая чеченская война. Я вам её уже показывал на старых фотографиях, но сегодня хочу поделиться рассказом военного корреспондента Александра Неменова, который он опубликовал для AFP. Он гуляет по современному Грозному, переживает флешбэки и сравнивает два города – прошлую и нынешнюю столицу Чечни, мир войны и мир мира.

"Я действительно не хотел отправляться в эту поездку. Было совершенно ясно, что мы едем туда, чтобы прорекламировать чеченские власти – фотографировать предположительно быстроразвивающийся туристический сектор российской республики, где сепаратисты вели две войны против Москвы с тех пор, как в 1991 году распался Советский Союз, и которую с 2004 года держит железной хваткой сын сепаратиста, превратившегося в союзника Кремля.

Как обычно, западную прессу соблазнили обещанием, что мы возьмём интервью у сына, Рамзана Кадырова, который принял контроль над Чечнёй после того, как его отец был убит в результате взрыва. Рамзан Кадыров пришёл к власти, когда большая часть Чечни, особенно её столица Грозный, лежала в руинах после второй войны с войсками Москвы. С тех пор она была восстановлена, но правозащитные организации обвиняют Кадырова в беспощадном управлении феодальной вотчиной – с произвольными задержаниями, убийствами, похищениями и массовыми нарушениями прав [человека]. Он нечасто говорит с прессой, поэтому обещание интервью всегда привлекает.

Так что я поехал.

Фото: AFP / Alexander Nemenov
Фото: AFP / Alexander Nemenov

Я как следует не бывал в Грозном 25 лет, когда бушевала Первая чеченская война, и мы бродили по городу произвольно и на свой страх и риск. После этого я несколько раз участвовал в поездках, организованных Кремлём, но мы видели город только из окна автобуса.

Я был полон решимости извлечь что-нибудь полезное из этой поездки и решил, что, что бы ни случилось, я постараюсь побывать в тех местах, где бегал с чеченскими боевиками зимой 1994-1995-го. Чтобы увидеть, как всё изменилось.

Самолёт приземлился в аэропорту "Северный", том самом, что 25 лет назад был порталом между двумя мирами, войной и миром. Сцены из прошлого нахлынули на меня.

Фото: AFP / Alexander Nemenov

Лето 95-го... Раненые русские солдаты, в нижнем белье и с костылями, ковыляют через поле к самолёту, который увезёт их отсюда к их близким. Подальше от огня, крови и грязи.Август 96-го... Мальчишки-солдаты, которых стошнило на взлётно-посадочной полосе возле вертолёта, когда они выгружали тела своих друзей, которые начали разлагаться после нескольких дней на жарком летнем солнце.Март 96-го... Месяц, когда командир сепаратистов Руслан Гелаев и его войска отбили город у русских. Кончилось тем, что я сел на последний гражданский рейс из Москвы в Грозный, потом их не было целую вечность... Российские полицейские, известные как ОМОН, запретили нам покидать аэропорт; они хотели посадить нас обратно на самолёт и отправить его обратно в Москву, так как Грозный был в состоянии полномасштабной войны и сепаратисты контролировали большую часть города. Но большинство пассажиров были местными жителями, которые отказались уезжать. Они прорвали полицейский кордон и выбежали из аэропорта. Я смешался с ними. Провёл ночь со знакомым парнем. На следующее утро он отвёз меня к войскам Гелаева.Апрель 95-го... Военнослужащие ОМОНа не могут оторвать глаз от иллюминатора вертолёта, который уносит их из города в сторону дома. Невозможно ошибиться в желании, которое выдают их глаза – больше никогда не возвращаться в этот город. Их борьба окончена.

Фото: AFP / Alexander Nemenov

Когда двери самолёта открылись, внутрь ворвался горячий воздух чеченского лета, возвращая меня в настоящее. Шоссе в Грозный было украшено фотографиями российского президента Владимира Путина и Ахмата Кадырова, отца Рамзана.

Фото: AFP / Alexander Nemenov

Известный боец-сепаратист во время Первой чеченской войны, в последующие годы он занимал пост главного муфтия независимой Чечни. Но когда в 2000 году разразилась Вторая [чеченская] война, он перешёл на другую сторону, предложив свою поддержку Путину. Он был убит 9 мая 2004 года на стадионе в Грозном, когда взорвалась огромная бомба, заложенная под VIP-ложей. Большинство из нас, журналистов в те годы, помнят тот день по другой причине: взрывом убило фотографа Reuters Адлана Хасанова, необыкновенного человека, который был душой компании, куда бы он ни отправился, и любимцем пресс-корпуса иностранного агентства.

Нас отвезли в шикарный отель, лучший в Грозном, постоянную резиденцию местного футбольного клуба "Терек".

Фото: AFP / Alexander Nemenov

На следующий день я сказал сопровождавшим нас московским опекунам, что вместо того, чтобы поехать в провинциальный город Ведено, как было запланировано, я предпочёл бы прогуляться по местам, которые помнил из прошлого. Возмущённые, они сказали мне, что об этом не может быть и речи: местные жители не поймут, и тогда можно забыть об интервью с Кадыровым. Так что в Ведено я поехал.

Город и его окрестности – место рождения Шамиля Басаева, лидера радикальных сепаратистов, который также стоял за самыми ужасыми терактами [у автора дословно – "захватами заложников"] в России, включая резню в школе Беслана в 2004 году и в московском театре "Норд-Ост" [на самом деле это название шоу, а не театра] в 2002-м. Этот район находится в горах Чечни, где во время первой войны сепаратисты вели ожесточённые бои с российскими войсками. В наши дни на местном озере есть яхт-клуб, куда и привезли нас наши сопровождающие.

Фото: AFP / Alexander Nemenov

Чтобы добраться туда, мы ехали по дороге в узкой долине. Она напомнила мне западный конец Панджшера в Афганистане, где он ведёт в долину Чарикар. Я вспомнил, как во время первой войны российский майор сказал мне однажды, когда мы проезжали здесь: "Посмотри, как здесь красиво. Почти Швейцария".

Фото: AFP / Alexander Nemenov
Фото: AFP / Alexander Nemenov

"Будем надеяться, что "швейцарцы" не спустятся с гор именно сейчас", – невозмутимо ответил один из его коллег, имея в виду чеченских повстанцев, скрывающихся в прекрасном пейзаже.

Фото: AFP / Alexander Nemenov

Интервью с Рамзаном на следующий день не состоялось, так что нас отвезли ещё дальше в горы, в Итум-Кале, горнолыжный курорт Чечни. Нам показали все закоулки этой альпийской жемчужины, всё время уверяя, что скорее она будет лучше любого горнолыжного курорта в Альпах. "В самом деле? Когда?" – всё, о чём я мог думать, глядя вокруг.

Наша поездка длилась четыре дня, и к вечеру третьего я всё ещё не получил то, за чем приехал. У меня оставался лишь один шанс – утро последнего дня в городе. Мы должны были лететь домой во второй половине дня.

Я встал в 6 утра и вышел из отеля, полный мыслей о том, куда я собираюсь пойти и что я собираюсь увидеть. Я планировал съездить на так называемую "площадь Минутка" (по одной из версий, её так назвали, потому что в советское время тут на минуту останавливался автобус, чтобы забрать рабочих на ближайщую фабрику), через реку Сунжа, недалеко от места, где когда-то стоял президентский дворец, затем к площади Дружбы Народов, где до сих пор стоит памятник трём мужчинам – русскому, чеченцу и ингушу.

Площадь всегда называли "Памятником трём дуракам". В период между войнами с Россией, когда Чечня попала под влияние джихадистов, здесь проводились публичные казни.

Фото: AFP / Alexander Nemenov
Фото: AFP / Alexander Nemenov

Бодро шагая с прохладным утренним ветерком, я быстро добрался до Минутки. Маленькие брат с сестрой переходили улицу. Мальчик внимательно огляделся, чтобы убедиться, что машины не едут. Двадцать пять лет назад я видел в этом месте группу повстанцев, бегущих от дома к дому и держащих за руку медсестру, которой они помогали ей укрыться от выстрелов. На ней была солдатская каска и огромная солдатская шинель.

Фото: AFP / Alexander Nemenov
Фото: AFP / Alexander Nemenov

Когда я стоял на площади, внутри что-то щёлкнуло, и я вновь оказался там... зимой 1994-95-го.

Грозный, конец декабря 1994-го, как раз перед тем, как российские войска вошли в город. По ночам кажется, что весь город охвачен огнём. Люди всё время куда-то бегут. Мешки, сани, старухи, дети... Холодно, темно и сыро. Страх повсюду... иногда ты так напуган, что тебя едва не тошнит. Все говорят, что русские в любую минуту могут ворваться в город. Сначала они отключат электричество, а потом убьют всех. Почему-то все называют их "боевыми пловцами". Почему "пловцы"? Кто знает. У слухов нет ни причины, ни смысла.Каждое утро – свежий снег, змеящиеся цепочки следов, запах гари столь сильный, что щекочет нос... и тишина. По утрам после ночных рейдов так тихо. Машины усеивают улицы, тела внутри укрыты простынями. Всё под покровом тумана.

Фото: AFP / Alexander Nemenov

Однажды вечером мы с моим приятелем Толей Морковкиным искали место, где можно было бы переночевать. Мы оба в то время работали на ТАСС и фрилансерами в западных СМИ. Мы нашли отель в центре города. К тому времени уже стемнело, и можно было безошибочно различить звук приближающихся боевых самолётов. Достаточно пережить лишь один взрыв, чтобы этот звук стал пробуждать страх. Потому что ты знаешь, что будет дальше.Много времени это не заняло – взрывы раздавались то тут, то там. В ту ночь туман был особенно густым. От взрывов над городом словно поползло красное зарево. Мы побежали к универмагу "Детский мир". В этот момент бомба попала в соседнее здание. Пожарные, я думаю, приехали по привычке. Они пытались потушить пламя. Они работали без устали до изнеможения, потом наконец сдались и ушли.Мы с Толей поехали в нашу гостиницу. Два соседних здания уже горели. В гостинице были две старушки, белые от страха. Они дали нам простыни, полотенца, взяли наши деньги, выписали квитанцию. Несколько сюрреалистическая сцена, когда военные самолеты жужжат наверху и здесь и там раздаются взрывы.Кроме нас в гостинице никого не было. Нас почему-то поселили на верхнем этаже пятиэтажки. Прямо посреди бомбёжки. Мы поужинали - два батончика "Сникерс" и полбутылки водки. Пытался заснуть, но не смог: страшно, когда взрывы становятся всё ближе и ближе. Мы допили бутылку и спустились на первый этаж, чтобы спрятаться под лестницей вместе с двумя старухами.Две старушки глотали экстракт корня валерианы (мягкое успокаивающее средство, которое иногда называют "природным Валиумом", очень популярное в России "от нервов") – как будто выпили нашу водку. Нам с Толей больше нечего было глотать, так что мы просто молча сидели, отмораживая задницы. Холод и потребность во сне в конце концов победили страх, поэтому через некоторое время мы просто поднялись наверх и заснули.

Фото: AFP / Alexander Nemenov

На этом моменте я вырвался из моих флешбэков и направился в сторону центра. Наконец я добрался до широкого перекрёстка. Я помню, как страшно было переходить его под миномётным огнём. Тогда это был проспект Ленина. Сегодня это проспект Ахмада Кадырова.

Фото: AFP / Alexander Nemenov
Фото: AFP / Alexander Nemenov

Чуть дальше я увидел на здании огромный плакат с Путиным и Кадыровым-старшим. 25 лет назад здание было украшено другим плакатом, с белыми голубями и лозунгом "Мир Кавказу! Мир всем!".

Фото: AFP / Alexander Nemenov
Фото: AFP / Alexander Nemenov

Январь 1994-го. На следующий день после взрыва мы с Толей покинули наш отель целыми и невредимыми. Свежевыпавший снег покрыл всю грязь и всё, что сгорело во время бомбёжек за ночь. Вокруг никого не было. Только мы и следы, которые мы оставляли на свежем снегу. Мы шли, думая о том, как бы раздобыть машину, чтобы выехать обратно в Москву. Мы стали говорить обо всех хороших вещах, которые мы будем делать там, где нет войны.И вдруг из ниоткуда появились пятеро чеченских боевиков. Одетые в белое, с автоматами за плечами, эти парни были серьёзны. Они шли по другой стороне улицы к тому же перекрёстку, что и мы. Как будто столкнулись две судьбы. Сегодня эта сцена кажется забавной.– Эй, откуда вы идёте? Куда направляетесь?– Мы иностранные журналисты, фотографы, – отвечаем мы. Я достал свой пропуск в международное агентство, на которое я работал в то время, Толя достал пропуск из французской газеты. Пресс-карты ТАСС, российского информационного агентства, не казались нам лучшим, что можно было показать этим парням.Ребята переговаривались между собой по-чеченски. Потом один из них повернулся к нам и сказал:– Где ваши вторые удостоверения?– Какие "вторые удостоверения"? – спросили мы, хотя сердце у нас упало.– Ну какие "вторые удостоверения"? – насмешливо повторил он. – Ты нас за дураков держишь? Ваши удостоверения ФСК (как тогда называлась ФСБ). Вынимайте всё из ваших рюкзаков! Сейчас же!– Мы облажались, – подумал я, осторожно доставая свои вещи. Если они найдут документы ТАСС, мы никогда не сможем убедить их, что мы просто журналисты, это будет бесполезно.– Найди их радио! – рявкнул наш мучитель. – Корректоры! Это они всю ночь корректировали координаты целей бомбардировок.Моё сердце вновь упало. Эти ребята, впрочем, не преуспели в поиске и не нашли наши пресс-карты ТАСС. Слава Богу.– Мы должны пристрелить вас прямо здесь и сейчас, – сказал один из парней. – Мы знаем, кто вы. Но на случай, если мы ошибаемся – никогда не знаешь наверняка – мы не хотим, чтобы это было на нашей совести. Убирайся отсюда к чертовой матери.Тогда на войне повстанцы ещё вели себя порядочно. Но скоро это изменится. Им не пришлось повторять дважды. Мы собрали свои вещи и пошли на трясущихся от страха ногах.А, и отель... Он был уничтожен несколько дней спустя. Не знаю, что случилось с двумя старушками.

Фото: AFP / Alexander Nemenov

Пройдя дальше, я увидел здание, где в 95-м мы прятались с повстанцами, которые таскали с собой ту медсестру. Сегодня это Грозненский нефтяной технический университет. Дом для молодых студентов, которые понятия не имеют, что 25 лет назад это здание было изрыто пулями и осколками, почти как здания в Сталинграде после битвы. Именно это сравнение пришло мне в голову тогда.

Фото: AFP / Alexander Nemenov
Фото: AFP / Alexander Nemenov

Наконец я добрался до реки. Сунжа. Раньше её мутные воды несли тела убитых. На поверхности можно было увидеть отражение изуродованных войной деревьев. Сегодня это отражение шикарного отеля со сверкающими стеклянными стенами.

Фото: AFP / Alexander Nemenov
Фото: AFP / Alexander Nemenov

Площадь, на которой когда-то стоял президентский дворец, теперь исчезла. За забором был установлен памятник "жертвам терроризма" и построен новый торговый центр. И это всё. Как будто его [президентского дворца] никогда и не было.

Фото: AFP / Alexander Nemenov
Фото: AFP / Alexander Nemenov

Главная улица города теперь – проспект В.В.Путина. Раньше это был проспект Победы. Не знаю, как местные жители отнеслись к тому, что главный проспект города назвали в честь человека, который их бомбил. Они не любят это обсуждать. Слишком боятся.

Фото: AFP / Alexander Nemenov

Грозный, конец января 1995-го. Я забыл, в какой части города мы были. Мы – это снова это я и Толя Морковкин. Мы хотели пересечь дамбу на реке. Проблема в том, что всё, что появлялось на дамбе, навлекало на себя огонь танка, стоявшего поблизости. Так что мы пошли туда, играя в нашу версию русской рулетки. Нам повезло, и мы справились. Фотографировать было особо нечего. Война была повсюду, но, что касается фотографий, там не было ничего великого. А потом вдруг появилась группа повстанцев, толкающих противотанковое ружье и одетых в белые комбинезоны. Не мог и мечтать о лучшем кадре.Они подтолкнули ружьё к обрыву и стали целиться во что-то. Сначала они пытались прогнать нас, но потом сдались. – Где вы это взяли? – спросил я. – Отняли у русских!– Что вы собираетесь с этим делать?"– Мы собираемся направить его на парней из ОМОНа (российский спецназ) прямо под нами, у реки."Ребята из ОМОна пропали", - подумал я про себя.Повстанцы сидели вокруг орудия, их было примерно шестеро, когда они готовили машину к стрельбе. Мы с Толей были примерно в 10 метрах, сидели у кирпичной стены гаража."Аллахe Акбар! Огонь!”Один из них дёрнул за шнур. Бам! Я получил пригоршню грязи в лицо. Что-то ударилось о стену в метре над нашими головами, и кирпичи начали падать. Дым был повсюду, ничего не было видно. Горло у меня чесалось от пыли, а из-за шума в ушах ничего не было слышно.Когда дым рассеялся, я увидел следующую сцену. Чеченцы, сидевшие в кружке вокруг орудия, теперь лежали вокруг него в том же географическом порядке, только теперь они прижимали колени к подбородкам. "Какая хореография!" – подумал я почему-то. Через несколько секунд все зашевелились, потом встали и отряхнулись от грязи.Я до сих пор не знаю, что случилось. Либо русские наполнили орудие песком прежде чем бросить его, либо что-то дало осечку. Самое удивительное, что ни на ком не было даже царапины. Мы все просто потеряли слух на некоторое время. Кусок металла, который я до сих пор ношу на цепочке, был частью этого орудия. Он приземлился в 300 метрах от взрыва, и местные жители позже подарили его мне. Мне потребовалась вечность, чтобы просверлить в нём дыру.

Фото: AFP / Alexander Nemenov

В конце концов я добрался до Площади трёх идиотов. Я не переставал думать о прошлой ночи, когда наши сопровождающие повели нас к реке, чтобы показать красивое светомузыкальное шоу на фонтанах. Мне было не по себе. Я продолжал смотреть на лица молодых парней и девушек, которые были там. Они были счастливы и казались беззаботными, как и все молодые люди во всём мире. Большинство из них, вероятно, понятия не имели, что происходило на этом самом месте двадцать пять лет назад. Но я знал.

Фото: AFP / Alexander Nemenov
Фото: AFP / Alexander Nemenov

Когда я много ездил по работе в зоны конфликтов, у меня было особое чувство, которое возникало, когда я возвращался домой. Как будто я не был там целиком. С одной стороны, ты дома, с другой – твой разум всё ещё там, на поле боя. Всегда было трудно привыкнуть к тому, что дома есть нюансы. И все, чего ты хотел, – простого ответа на простой вопрос.

Мои близкие часто обвиняли меня в том, что я слишком люблю войну. Дело не в том, что я люблю войну, только полный придурок может действительно любить войну. Мне нравится, каковы люди на войне.

Фото: AFP / Alexander Nemenov

Я всё ещё помню стольких людей, которых я встречал лишь мельком на различных войнах, которые я освещал. Я не помню их имён, но остаются их глаза и обрывки того, что они говорили. Слова всегда были такими простыми и ясными.

Я помню...

...чеченцев, которые прятали нас, русских, от российских воздушных налётов в ту страшную зиму 94-95-го....старого армянина в Нагорном Карабахе, который делился с нами своей последней простой едой, потчевал нас рассказами и уроками о жизни, стаканом "тутовки", местной водки. Керосиновую лампу, освещавшую его лицо, огромные звёзды в чёрном горном небе где-то возле Гадрута....молодого азербайджанского лейтенанта Эльшана Багирова, только что окончившего советскую военную академию и вернувшегося домой в Агдам воевать за родину. ...чеченских женщин в грозненском подвале 8 марта 1996 года, [в Международный] женский день, большой праздник на протяжении многих лет в Советском Союзе. Мы все скатились в тот подвал, чтобы спрятаться от снайперского огня. "Дамы, поздравляю вас с 8 марта!" - объявил я. Они все начали плакать: "Мы совсем забыли! Спасибо! Вот, поешь чего-нибудь!"...лихих абхазских парней, заправленных вином и мандаринами (это был мандариновый сезон, и мы ели их так много, что я до сих пор вспоминаю Абхазию каждый раз, когда ем мандарин), с их нескончаемыми тостами......афганца средних лет с безупречным русским языком, начальника вертолётной площадки в Панджшерской долине, который совершенно бесплатно, как брат, взял меня на борт вертолёта в Душанбе в 2001 году. Как мы с ним пили в ту ночь, как он отдал мне свою постель, а сам спал на улице...

Фото: AFP / Alexander Nemenov

Интервью с Рамзаном Кадыровым так и не состоялось. Вероятно, даже и возможности такой не было. Как всегда. Но я рад, что совершил эту поездку".

ОРИГИНАЛ